Как бы там ни было, а Варфоломеевская ночь в качестве исторической параллели Красной свадьбы Джорджа Мартина кажется мне намного более убедительной, нежели названный автором Чёрный обед.

Во-первых, самое очевидное – в обоих случаях резня стала кульминацией свадебных мероприятий (свадьба Генриха Наваррского и Маргариты Валуа – свадьба Эдмара Талли и Рослин Фрей), которые, по идее, должны были ознаменовать собой примирение противоборствующих партий. Небольшое расхождение – Варфоломеевская ночь произошла не в ночь торжественного пира, а лишь спустя шесть дней. Впрочем, в масштабах вечности это частности.

Во-вторых, в результате был уничтожен военный и политический лидер одной из сторон (Гаспар Колиньи – Робб Старк) и весь цвет её предводителей, что, по сути, обезглавило сопротивление и стало переломным моментом в Религиозных войнах во Франции и в Войне Пяти Королей в Вестеросе.

В-третьих, пострадавшая сторона – сторона жениха, причем сам жених остался цел и невредим (Генрих Наваррский – Эдмар Талли), но фактически находился в положении заложника и вынужден был выполнять навязанные ему условия (принятие католицизма – сдача Риверрана). Конечно, есть нюанс – северян на Красной свадьбе убивали без разбора, а у гугенотов формально был выбор «месса или смерть», но полагаю, что не погрешу против исторической достоверности, сказав, что далеко не всем этот выбор предоставили.

В-четвертых, условным знаком к началу кровавых вакханалий был звуковой сигнал (звон колокола на Сен-Жермен-л’Осеруа – песня «Рейны из Кастамере»).

И в-пятых, хоть это и из разряда мистификаций и вообще неслабо притянуто за уши – странные природные явления, последовавшие за указанными событиями (расцветший в августе боярышник на кладбище Невинноубиенных – небывало ранний осенний снег в Речных землях).

Что касается прочих прототипов, то тут, разумеется, всё не столь однозначно. Например, можно заметить, что функции Екатерины Медичи разделены между Уолдером Фреем и Тайвином Ланнистером, что лишний раз свидетельствует о том, какая это была ломовая баба несгибаемая флорентийская женщина.))

Единственный мотив, который слабо прослеживается при проведении данной аналогии, но который очень важен для характеристики обычаев Вестероса – нарушение священных законов гостеприимства. Однако тут легко находится другая аллюзия – Шекспир, «Макбет» и все вот эти страсти – убийство гостя под собственным кровом и, более того, убийство сюзерена, которому присягнул на верность. Так что можно сказать, что образ Макбета тоже разделен – частичка, опять же, хорьку дедуле Фрею, а всё остальное Русе Болтону.

А еще я недавно обнаружила одну любопытную деталь, просматривая названия годовщин брака. Оказывается, Красной свадьбой называют 100-летие совместной жизни (чего только ни бывает!). Сомневаюсь, что Мартин знает об этом факте, всё же такое название в русской традиции, но троллинг получился отменный, хоть и невольный.))